Знаменитый режиссер рассказывает о политике в театре и делится полной видеозаписью спектакля.
InnerVIEW — первая масштабная попытка взглянуть на современное искусство изнутри. В формате интервью-бесед ведущие театральные режиссеры, продюсеры, композиторы, менеджеры, кураторы, исполнители, музыканты, художники, драматурги и писатели делятся с шеф-редактором «Вашего Досуга» Inner Emigrant своими взглядами на профессию и размышлениями о происходящих тенденциях. Гостями уже были Максим Диденко, Кристоф Рок, Всеволод Лисовский, Ильдар Абдразаков, Томас Остермайер, Максим Виторган, Анатолий Васильев, Патрик де Бана, Владислав Наставшев, Виталий Полонский и Антониос Кутрупис, Жан-Даниэль Лорье, Мартин Жак, Филипп Григорьян, Марк Галеотти и FC Bergman.
Шестнадцатым героем стал всемирно известный театральный режиссер, окончивший факультет философии. Среди его постановок — спектакли по произведениям Эсхила, Софокла, Шекспира, Мольера, Клейста, Бюхнера, Ибсена, Чехова, Ведекинда, Пиранделло, Брехта, Хорвата, Ханоха Левина, Оливье Пи и Арне Люгре. Помимо театральных и оперных постановок, число которых приближается к шестидесяти, он опубликовал сборник текстов и бесед о театре «Маленькие двери, большие пейзажи», а также переводы с немецкого, итальянского и норвежского пьес Бюхнера, Клейста, Брехта, Пиранделло и Люгре. Сегодня его спектакль «Британик», поставленный в «Комеди Фрасез» по пьесе Жана Расина, можно увидеть на экранах кинотеатров России и СНГ благодаря проекту TheatreHD. А в следующем сезоне он готовится представить в Театре Наций премьеру по пьесе Чехова «Дядя Ваня».
Стефан Брауншвейг (СБ) рассказывают Inner Emigrant (IE) о том, как устроен «Британик», делится мыслями о политике в классических текстах, ограничениях в искусстве и недопустимом на сцене, говорит о том, как идут репетиции «Дяди Вани», а также делится полной видеозаписью своего спектакля «Школа Жен» по Мольеру из Театра Одеон, художественным руководителем которого Стефан на сегодняшний день является.
1. О РАСИНЕ И СОВРЕМЕННОСТИ
2. О ТЕАТРЕ БЕЗ ПОЛИТИКИ
3. О РАБОТЕ В «КОМЕДИ ФРАНСЕЗ»
4. О РАБОТЕ В ТЕАТРЕ НАЦИЙ
5. О РУССКОМ ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ
6. О ТРАНСЛЯЦИЯХ СПЕКТАКЛЕЙ ОНЛАЙН И В КИНОТЕАТРАХ
7. О ДЕЛЕ КИРИЛЛА СЕРЕБРЕННИКОВА И «СЕДЬМОЙ СТУДИИ»
О РАСИНЕ И СОВРЕМЕННОСТИ
IE Стефан, как вы пришли к идее поставить пьесу Жана Расина? Чем вас так привлекают «классики», что вы предпочитаете их современным драматургам?
СБ «Британик» — моя первая постановка Расина. Для нас, французов, Расин — очень важная фигура в истории театра. И, конечно, нам всегда страшно приступать к такой ответственной работе. Во-первых, есть очень много разных представлений о том, как следует читать александрийский стих на сцене. Во-вторых, я практически ни разу не видел хороших постановок по Расину. В лучшем случае, пару раз за всю мою жизнь. Я очень его люблю и часто работал над его текстами со своими студентами. Когда театр «Комеди Франсез» предложил мне поставить что-то Расина, я сам тут же предложил им пьесу «Британик». В своих пьесах Расин часто говорит не только о любви, но и о политике. И, возможно, «Британик» — одна из его самых политических пьес. Мне было интересно показать, как в этой пьесе сплетаются политическое и психологическое. Мне кажется, что мир, который описывает Расин, очень похож на наш. Мне хотелось разобраться в том, что происходит в кулуарах власти. Давайте вспомним декорации в классическом театре — это обычно какие-то колонны и прочие элементы дворцового декора. Но это всего лишь внешняя сторона власти. А меня интересует то, что происходит за закрытыми дверьми. Там, где принимаются решения. Возможно, вы знаете американский сериал «Карточный домик». Когда я его смотрел, я увидел сходство с пьесами Расина. Язык, конечно, сравнивать нельзя, но атмосфера схожая. С одной стороны, мир раздирают чудовищные политические амбиции, а с другой, собственно, психологические страсти. Когда актеры играют Расина, им кажется, что все уже было сыграно до них. Когда говорят о трагедии, часто говорят о понятии Рока. Но у Расина есть настоящее напряжение, которое называется саспенсом, как в настоящем триллере. Мне хотелось показать Расина более конкретным и современным, и не теряться в представлениях о роке и судьбе, которые как будто определяют все, что происходит на сцене. Когда я ставлю какую-то пьесу, я стараюсь не загадывать и не знать сам, что будет дальше, чтобы зрителю было интересно смотреть. Зритель не знает, чем закончится пьеса, и мы тоже не должны знать.
IE Впервые обращаясь в постановке к тексту Расина, вы преследовали какую-то цель? Не кажется ли вам, что вам удалось показать, что власть имущие не меняются со временем?
СБ Что касается цели, тут сложно говорить точно, потому что моя цель – поиск человеческой правды. Я не ставлю себе каких-то конкретных целей и доволен тем, куда иду. Я очень требователен в работе с актерами и каждый день настаиваю на большем. Если я не понимаю или недоволен тем, как произнесена реплика, я заставляю ее переделывать. На записи, конечно, актеры играют великолепно, но даже тут я нашел пару реплик, над которыми можно еще поработать. Что касается исторических вставок в спектакль, то да, это не историческая правда. Но интересно, что ее решение Агриппины уйти в храм Весталок создает политическую проблему. Вспомните последний кадр, когда ее наперсница подходит к окну. Для меня это предвестие беспорядков на улицах. Таким образом, пьеса не заканчивается на улицах. С точки зрения истории, Нерон убивает мать через 10 лет после этих событий. Последняя фраза пьесы в вольном переводе звучит так: «Дай бог, чтобы это его преступление было последним». Но естественно, зритель, который знаком с историей, знает, что это было далеко не последнее его преступление. Есть некая ирония в том, что Бур произносит эту фразу и надеется, что в будущем все изменится. Видно, что актер несколько скептичен по отношению к тексту. Но вместо самоубийства, которое он обещает, он идет во власть. И они заключают с Агриппиной новый политический союз, надеясь, что смогут что-то изменить в государстве Нерона.
О ТЕАТРЕ БЕЗ ПОЛИТИКИ
IE За последние годы общество в России очень поляризовано политическими вопросами, и многие ищут в театре побег от реальности, от политических аллюзий, выбирая театр эскапизма. Как вы считаете, театр без политики возможен?
СБ Я не занимаюсь непосредственно политическим театром. В своих работах я стараюсь показать, что невозможно отделить политику от индивидуальной и частной жизни людей. А политика, безусловно, играет в нашей жизни важнейшую роль. Если мы говорим о «Британике», то политика там непосредственно присутствует. Сейчас я ставлю «Дядю Ваню» в Театре Наций, и там тоже присутствует политика. Например, вспомните как Астров говорит о климате, о том, что он меняется. Он жалуется, что никто ничего с этим не делает, и, естественно, это политический вопрос. В пьесе конкретный ответ не дается, но мы видим, как люди настолько погружены в себя и свои личные проблемы, что попросту забывают о том, какие проблемы им нужно решать во внешнем мире. В этом смысле, «Дядя Ваня», конечно, политическая пьеса.
IE С таким подходом к препарированию и вскрыванию политических проблем, случалось ли вам когда-нибудь сталкиваться с недовольством, жалобами и петициями в адрес своих постановок?
СБ Нет, но я и не провокатор. Конечно, всегда есть люди, которым не нравятся мои спектакли. Например, зритель «Комеди Франсез» часто приходит за классическими костюмами и классическими постановками. Другие считают, что мои постановки слишком интеллектуальны. Естественно, мнения разделяются, но каких-то скандалов, которые вы имели ввиду, не случается.
IE Есть ли, на ваш взгляд, что-то недопустимое на сцене? Нацистские символы, сакральные артефакты, реальное проявление насилия?
СБ Диапазон того, что можно показать на сцене, очень широк, но я бы сказал так: на сцене нельзя причинять настоящее зло другим людям. Театр – это место репрезентации, место цивилизации, места поиска истины, но с помощью вымысла. Поэтому я бы сказал, что нужно просто уважать тело и присутствие артиста на сцене.
О РАБОТЕ В «КОМЕДИ ФРАНСЕЗ»
IE Многие зрители неслучайно ищут на сцене «Комеди Франсез» классических постановок и костюмов. Долгое время это театр был театром-музеем, домом Мольера, и только в последние годы его менеджмент начал приглашать современных режиссеров, вроде вас или Томаса Остермайера. Какие сложности возникали у вас в работе с «Комеди Франсез», с его труппой?
СБ «Комеди Франсез» — единственный французский театр, который похож на российские театры, потому что у него есть своя постоянная труппа. Когда я ставлю в театре, где работаю постоянно, в Одеоне, я каждый раз нанимаю артистов заново на контрактной основе. Безусловно, у нас есть некий коллектив, но труппы как таковой у нас нет. В работе с труппой приятно, что люди привыкли играть друг с другом, они уже сыгранны, им приятно работать вместе. В «Комеди Франсез» люди часто приходят, чтобы посмотреть классические пьесы, но кроме того, они приходят и на конкретных актеров. В «Британике» вы тоже можете увидеть звезд их труппы, таких как Доминика Блан. Я с большим удовольствием работал над этой постановкой. Работать с таким языком было, конечно, непросто. «Комеди Франсез» — не лучшее место для работы с языком. Они уже привыкли к своей собственной традиции работы с языком, поэтому считают, что знают, как с ним нужно работать. Во Франции александрийский стих считается поэзией. Это действительно так, в нем можно разделить строку на слоги, и в нем есть рифма. Но в тоже время, это все-таки театральный текст, потому что им разговаривают люди друг с другом. Я добивался от актеров, чтобы они не выпевали свой текст, а разговаривали по-настоящему. Поэтому я работал с ними над тем, чтобы текст с одной стороны был очень конкретным, а с другой — очень естественным. Иногда решением было просто разрушить структуру строки. Рифма тогда не слышна, но и Расин из-за этого пропадает. Чтобы сохранить Расина, я старался относиться с уважением к стихотворной форме, но в тоже время сделать текст очень конкретным.
О РАБОТЕ В ТЕАТРЕ НАЦИЙ
IE Сейчас вы репетируете «Дядю Ваню» в единственном крупном театре Москвы, Театре Наций, который устроен, как ваш театр в Одеоне — у него нет штатной труппы, исполнители нанимаются на контрактной основе. Сложно ли работать с российской труппой, в чем специфика нашей школы? У вас в спектакле собрался суперзвездный состав: Елизавета Боярская, Евгений Миронов, Юлия Пересильд.
СБ Они, конечно, звезды театра, но в первую очередь они большие актеры. Они очень открыты к моему восприятию текста, и я работаю в своем обычном режиме. Безусловно, я опираюсь на текст. Я не люблю, когда режиссеры вольно интерпретируют текст. Я считаю, что текст в любом случае должен быть источником для постановки. Опираясь на текст, можно искать образы и интерпретацию персонажей, но, в целом, я не чувствую, что выхожу за границы. Актеры задают мне много вопросов: что произошло до этого, что будет после. Поэтому мы много работаем в исследовании той истории, которая происходит в пьесе. Когда я говорю об истории, то имею в виду не только то, что произошло в тексте, но и то, что подразумевается. Например, что произошло между вторым и третьим актом? Мы это обсуждали часами. Мы могли отрабатывать множество сцен, часами репетировать, а потом понять, что наша догадка была неверной и придется начать заново, чтобы понять, что произошло. Актеры Театра Наций очень инициативны, изобретательны, им нравится искать новое, поэтому мне очень приятно с ними работать.
IE При столь бережном отношении к тексту первоисточника, допускаете ли вы купюры? В «Британике» что-то вырезано?
СБ Да, я вырезал 4 строки из текста. Я точно не помню сколько, но какое-то количество реплик я вырезал.
IE И в «Дяде Ване» нам тоже не ждать серьезных купюр?
СБ Там текст сохранен практически весь. Есть пара опущений, но в целом все осталось. Я убрал одного персонажа, Ефима. И вот три его реплики я, соответственно, вырезал. Я стараюсь купюры не делать, у меня они минимальны.
IE А чья идея была обратиться именно к «Дяде Ване»? Это было предложение театра, которое вы приняли?
СБ Нет, это была моя идея.
IE Понятно, что говорить о спектакле, пока вы находитесь в активном репетиционном процессе, рано, но все же — какими вы видите чеховских персонажей?
СБ Могу сказать, что персонажи Чехова, на мой взгляд одновременно и раздражают, и трогают. Если они только трогательные — это не Чехов.
О РУССКОМ ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ТЕАТРЕ
IE Вы сами говорите, что опираетесь во многом на психологизм, и это заметно. В России есть очень известная традиция русского психологического театра. Не знаю, видели ли вы нынешние постановки в России, которые пытаются продолжать эту традицию, но они кардинально отличаются от того, что вы делаете. Во многом им не хватает достоверности, того самого «Верю!». Как вы смотрите на эту традицию? Может быть, она, в лице, например, Станиславского, вам что-то дала?
СБ В некотором смысле, моя работа с актерами вписывается в традицию работы с актерами Станиславского. Мы можем говорить о психологии вообще, но для меня важно, что у каждого персонажа есть какие-то неосознанные мотивы для поступков. В частности, у Чехова всегда есть осознанная логика персонажа и есть неосознанная, бессознательная логика персонажа. Сложность в том, что актер должен понимать уровень бессознательного, а персонаж нет. Потому что, если персонаж осознает бессознательное, он играет осознанно. Я в своих работах всегда ищу эти два уровня логики и, наверное, в этом заключается специфика моей работы в театре. Сегодня, например, мы репетировали сцену Сони и Елены в третьем акте. И Лена говорит Соне: «Я поговорю с Астровым и узнаю, любит он тебя или нет». На осознанном, сознательном уровне Лена делает это, конечно, ради Сони, но на бессознательном она делает это и для себя тоже. Порой, в традиции психологического театра, актер показывает этот бессознательный слой, и Елена показывает, что она делает это для себя. В моей же постановке, Елена показывает, что она делает это для Сони, но неосознанно делает это для себя. И вот здесь как раз будет то самое правдоподобие, которое не ограничивается сознательным уровнем, а идет вглубь, к бессознательному.
О ТРАНСЛЯЦИЯХ СПЕКТАКЛЕЙ ОНЛАЙН И В КИНОТЕАТРАХ
IE Все происходящее сейчас можно называть чудом. Мы сидим в Москве и смотрим спектакль из парижского «Комеди Франсез», который был записан, насколько я понимаю, несколько лет назад. Как вы относитесь к явлению трансляций спектаклей? Считаете ли, что спектакль что-то теряет из-за этого? Или, наоборот, это новая форма существования, и спектакль приобретает новые художественные грани?
СБ Мне вообще очень нравится, что все это происходит. Это позволяет большему количеству зрителей увидеть спектакль. И дело не только в Москве, даже во Франции не все могут посмотреть этот спектакль из-за того, что «Комеди Франсез» — репертуарный театр и редко ездит на гастроли. Например, «Британик» никогда не исполнялся вне сцен «Комеди Франсез». Мне очень нравится, и я очень рад, что этот спектакль могут увидеть люди за пределами театра. Конечно, то, что вы видите на экране, это не тоже самое, что люди видят в театре. В зале зритель чувствуют эмоции и хрупкость актеров, вибрации, которые идут со сцены, и которые, конечно, мы не чувствуем здесь. С другой стороны, я пришел сейчас за 20 минут до конца спектакля, смотрел финал, и меня кое-что очень тронуло. Так что и через экран какие-то чувства можно считать.
IE С какими неоспоримыми недостатками трансляций видеоверсии вы столкнулись, например, в «Британике»?
СБ За счет крупных планов вы можете видеть, что артист не совсем подходит по возрасту своему персонажу. В «Британике» это особенно видно по Нерону, которому в пьесе 20 лет. Найти актера, который в 20 лет может сыграть Нерона, – это сложно. Я знаю такого актера, но он не в труппе «Комеди Франсез». Но когда вы сидите в зале, вы не видите так близко лица артистов, и они кажутся моложе. На крупных планах это выглядит совершенно иначе. Обычно я стараюсь подбирать актеров, которые подходят своим персонажам по возрасту. Например, в «Дяде Ване» у меня 2 актрисы на роль Елены, которые практически соответствуют ей по возрасту. Хотя очень часто в постановках это не так, многие забывают, что Елене 27 лет, а не 40.
IE Насколько скрупулезно вы занимаетесь видеомонтажом своих работ?
СБ Есть режиссеры, которые любят вмешиваться в процесс монтажа и создавать отдельное произведение кинематографического искусства. Я из тех, кто любит честность и простоту, и, мне кажется, что эта съемка была сделана именно так. Я не вмешивался в процесс монтажа. Запись происходила в прямом эфире и была сделана за 2 дня. В первый день я сделал какие-то замечания, и во второй день команда уже работала без меня. Мы в Одеоне работаем иначе. Например, прошлой осенью мы ставили «Школу жен» Мольера, пьесу, которая тоже написана александрийским стихом. Эту запись не показывали в кинотеатрах, но сейчас ее можно увидеть на сайте Театра Одеон. Таким образом, публики становится больше и все это делается бесплатно. Кроме того, мы добавили к видео английские субтитры (простите, что не добавили русские) для тех, кто не понимает французский. И если вы вдруг немного понимаете французский и английским, тогда вам будет понятно, о чем идет речь.
О ДЕЛЕ КИРИЛЛА СЕРЕБРЕННИКОВА И «СЕДЬМОЙ СТУДИИ»
IE Стефан, и последний вопрос, который является традиционным для InnerVIEW. Как вы относитесь к судебному процессу, в который оказался втянут Кирилл Серебренников, насколько во Франции о нем слышно?
СБ Конечно же, слышно. Мы пристально следим за этим делом. Кирилл — очень интересный режиссер. Во Франции мы очень беспокоимся о том, какова будет его судьба, и я подписывал обращение в его пользу. Сейчас, находясь в Москве, я видел его спектакль «Барокко». Очень мощный спектакль. Подумать только, он написал этот текст во время домашнего ареста, и в этом спектакле так чувствуется его воля к свободе, что это очень трогает.