Наконец-то! Одно из лучших театральных пространств Москвы после тягостного двадцатилетнего перерыва вновь возвратилось к нам. Теперь к тому же оно набито современной техникой, способно к всевозможным метаморфозам, с ним можно делать все, что угодно, поворачивать его так и сяк, переносить действие со сцены в зал, на балкон, куда заблагорассудится режиссерской фантазии. Когда перед церемонией открытия я подошел к Жене Миронову с поздравлениями, он ответил, что поздравлять надо всех нас, и был, конечно, прав.
Это пространство, конечно, принадлежит молодым, не слишком отягощенным памятью о прошлом. Когда вы переступаете порог театра (театр Корша, он же „Комедия (б. Корш)”, он же Театр РСФСР-3, он же филиал МХАТа), вам немедленно велят забыть о старинном фасаде, украшенном в стиле московской эклектики, расцветавшей на склоне ХIХ века. Вы входите не в старинное фойе, украшенное, как было
Два новых театральных дома — две принципиально разные идеи. Было бы странно искать тут повод для упреков: где, дескать, в каком из проектов художник являет нам свой личный взгляд на мир, во что он сам верит? Отбросим сантименты: для мастера это вопрос не мировоззрения, а профессиональной техники.
Для меня же дом в Петровском переулке (б. улица Москвина) связан с очень, очень многим. Я ходил туда лет с четырех — и на послевоенные детские („Двенадцать месяцев”), и на взрослые спектакли мхатовского филиала (чудесный „Пиквикский клуб”, „Идеальный муж”, „Школа злословия” с изумительным Яншиным и
Но довольно растравлять душу никому не нужными мемуарами. Сладкие воспоминания о Федоре Адамовиче Корше или Михаиле Михайловиче Яншине, и без того год от года тускневшие, были без всякого стеснения окончательно растоптаны сомнительными личностями
(словно в насмешку, развалины стали именоваться „Театром дружбы народов”; этот театр, как и сама „дружба”, давно ушли в небытие, а развалины простояли нетронутыми чуть ли не двадцать лет). Так что компания Евгения Миронова пришла не разрушать — разрушать уже было нечего, а, наоборот, строить. Но строить дом, в котором будут жить не чужими воспоминаниями, а порывом к новому и невиданному. Пусть судьба (Бог, история) пошлет им удачи.
Что же до традиций, воспоминаний и мемуаров, то, честно говоря, как это ни печально, старшие поколения, включая мое собственное, не так уж много сделали для того, чтобы спасти и сохранить память о том, что следует помнить.