Гастроли театр
Театр наций представил в Москве спектакль Камерного театра из Тель-Авива „Гамлет”. Новая версия трагедии дала старт проекту, в рамках которого Театр наций собирается показывать российские и зарубежные шекспировские спектакли и который должен со временем перерасти в большой шекспировский фестиваль. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.

Зрителю на израильском „Гамлете”, поставленном худруком Камерного театра (это крупнейший театр Израиля, играющий на пяти сценах) Омри Ницаном, зевать некогда. Во-первых, действие спектакля развивается стремительно и очень быстро — текст сокращен, мысли спрямлены, вся драма укладывается в два с небольшим часа сценического действия. Во-вторых, зритель должен все время поворачиваться: действие „Гамлета” происходит не только в широком проходе между двумя секторами зрительских кресел, но и по периметру зрительного зала. Иногда голос персонажа раздается у тебя за спиной, но никаким неудобством это не грозит: каждое из кресел легко вращается вокруг своей оси. Омри Ницан покусился на одно из главных театральных чувств — на чувство соседского локтя: зритель оказывается один на своем квадратном метре. Вроде бы внимание должно рассеиваться, но ничего подобного не случается, ведь играют актеры на расстоянии вытянутой руки.

Играют они внятно, собранно, отчетливо „формулируя” каждую эмоцию, не отпуская нить событий — но и не задерживаясь на лишних подробностях: „Гамлет” Камерного театра идеально подходит для тех, кто впервые знакомится с трагедией Шекспира. Но и те, кто видел десятки версий главной пьесы мирового репертуара, в спектакле найдут немало откровений — главное из них заключено как раз в том, что „Гамлета” можно рассказать как захватывающую воображение историю. Омри Ницан словно называет вещи своими словами.

Действие его спектакля происходит сегодня. В таком решении никакой новизны, разумеется, нет. Производит впечатление не смелость идеи, а те решительность и честность, с которыми она воплощена. От быстрых проходов актеров, от их громких голосов, от яркого, резко меняющегося света создается ощущение, что зрители сидят в телестудии. Израильская Дания — современное, динамичное государство во главе со стареющим плейбоем-прагматиком Клавдием. Он может позволить себе бесстыдно принимать Розенкранца и Гильденстерна в спальне — полуобнаженным и едва отвлекшимся от супруги, он очень эффектно смотрится — и на трибуне, и на портретах, он знает толк в празднествах и удовольствиях. Искренней ненавистью к Гамлету Клавдий, кажется, проникается только тогда, когда видит собственный портрет на стене, в приступе ярости разодранный принцем в клочья — такого надругательства над собственной „красотой” король перенести не может.

Весьма современно выглядят и сострадающий другу интеллектуал Горацио в очочках и шарфике, и подвижный, хлопотливый ветеран придворного труда Полоний, и его дети — миловидная Офелия в джинсовой юбочке и Лаэрт, который уезжает из дома самоуверенным, элегантным франтом, а возвращается озверевшим боевиком в камуфляже и с автоматом наперевес (в Израиле, живущем постоянным соседством с войной, эта метаморфоза, несомненно, воспринимается острее). Собственно говоря, пятнистый камуфляж придет на смену и всей этой „диктатуре гедонизма” — явится в финале спецназовец-верзила Фортинбрас, без колебаний стряхнет со стула на ступеньки безжизненное тело Гамлета, сам организует себе приветственные хлеб-соль и из горла начнет хлестать вино.

О заглавном герое разговор нужно вести особый. И сам Гамлет в спектакле Омри Ницана — особый, ни на кого здесь не похожий человек. Итай Тиран — актер фантастического обаяния и незаурядного темперамента. Его умному и чувствительному Гамлету, конечно, претит та „ярмарка тщеславия”, что творится вокруг. Поначалу он замышляет бегство, даже собирает чемодан, но остается — и вот уже кинжалом, вытащенным из праздничного торта, он готовится перерезать себе вену на руке. Гамлет Итая Тирана решает мстить и воевать, но он, музыкант и философ, конечно, знает цену любому бунту. Он ничуть не обольщается насчет собственных сил и не зря прицепляет к черепу бедного Йорика красный клоунский нос — все страшное для Гамлета непременно несет в себе и что-то смешное, даже нелепое. Роль, сыгранная Итаем Тираном, оправдала все ожидания спектакля.

Важно, впрочем, не то, что ждали (или не ждали) от очередного „Гамлета”, а то, что израильская постановка возвращает нас к полузабытым, но по-прежнему увлекательным спорам о Шекспире. О том, насколько важны в драматургии Великого Барда понятия „событие” и „сюжет”, о соотношении интеллектуализма и демократизма в сценической истории шекспировских пьес, о том, что язык загадочных образов и столь любимых критикой затейливых режиссерских метафор, возможно, отнял Шекспира у обычной публики, в том числе у молодых зрителей. Собственно говоря, ради этих споров и задуман проект „Шекспир@Shakespeare” — и шекспировский фестиваль, в который он должен со временем превратиться.