Известный польский режиссер ставит в московском Театре наций пьесу Витольда Гомбровича «Ивонна, принцесса Бургундская»

Театр наций покажет 10 и 11 октября «Ивонну, принцессу Бургундскую» – свою первую в сезоне премьеру на большой сцене. Спектакль открывает программу ежегодного фестиваля «Территория». «Ивонна» – самая известная пьеса польского модерниста Витольда Гомбровича. Наследник престола случайно познакомился с невзрачной девушкой, которая все время молчит, чем приводит его в бешенство. Шутки ради принц делает ее своей невестой, и Ивонна моментально становится головной болью королевской семьи. В Театре наций пьесу поставил соотечественник Гомбровича Гжегож Яжина – один из лидеров польской режиссуры и руководитель театра «ТР Варшава». «Ведомости» обратились к режиссеру за подробностями.

– «Ивонна» написана в 1938 г. и по-прежнему востребована польским театром – почему?

– Эта пьеса возвращается на сцену примерно раз в 10 лет. Думаю, все дело в ее многослойности: она допускает совершенно разные прочтения. Молодого Гомбровича вдохновлял Шекспир, поэтому в «Ивонне» мы находим классическую конструкцию, напоминающую голливудский сценарий: видно, где начало, где середина, конец, у каждого героя четко намечены цели. Это внешняя сторона. А внутри – личные переживания автора: его отношения с родителями, поиск идентичности. Принц Филипп – это он сам. Король и королева – его отец и мать. Однажды в их варшавской квартире появилась его двоюродная сестра Ивонна: Гомбрович за время встречи не мог сказать ни слова – они так и сидели молча. Поэтому, невзирая на странный язык, пьеса описывает самые что ни на есть реальные человеческие отношения. Любой чужак раздражает общество, как Ивонна раздражает королевский двор. Инстинкты подсказывают человеку доверять себе подобным и бояться других, чужих. И вот парадокс: несмотря на техническое развитие, наша цивилизация так и не справилась с этим страхом. Это своего рода ген несчастья, которому и посвящен мой спектакль.

– Как вы выбирали актеров?

– Мне нужно было, чтобы артист, с одной стороны, чувствовал язык Гомбровича, а с другой – соответствовал моим представлениям об актерской игре. Я оказался в комфортной ситуации: мне дали провести очень много кастингов. Некоторых актеров рекомендовал театр – но, к счастью, я ни разу не слышал аргумента: «Он звезда, он соберет зал». Мне просто предлагали людей, которые могли бы хорошо сыграть.

– Не могу не спросить, чем российский артист отличается от польского?

– Вы действительно все об этом спрашиваете. Я чувствую у всех людей театра, и прежде всего у актеров, большое уважение, почтение к искусству. Работа для них важнее личного времени, важнее эго. По крайней мере, для артистов, с которыми я репетирую. Конечно, для творчества это выгодная ситуация. Что касается сложностей, у российских актеров больше смущения, чем у польских. Нас это сдерживает. Опять же, не хочу обобщать, речь идет только о моей постановке – это все-таки мой первый опыт в России.

– Автор сценографии к спектаклю – Петр Лакомы, известный современный художник, но без опыта работы в театре. Почему именно он?

– Мне просто нравятся его работы. Затем, я не хотел, чтобы сценографию делал «настоящий» театральный художник, чтобы это выглядело театрально. Петр Лакомы обижается, когда мы называем его работу сценографией – он настаивает на слове «пространство». С его приходом на сцене возникло напряжение, оппозиция театра и современного искусства – и это хорошее, плодотворное состояние. Новый язык помогает театру искать новые истины. Невозможно говорить о проблемах, ранее не обсуждавшихся, не прибегая к новым средствам, новым инструментам.

– Ощущаете ли вы себя популяризатором польской культуры, когда ставите своего классика за границей?

– Конечно, это был сознательный выбор. Мне кажется, польская литература, драматургия по-прежнему недостаточно известны в России. Я верю, что в основе международных отношений должна быть культура, а не политика и экономика. Поэтому я против культурного эмбарго с Россией. Культурный обмен не может зависеть от изменчивой, нестабильной политической повестки.

– По-моему, политика – продолжение культуры (в широком смысле слова). Во всяком случае, российская политическая ситуация связана, как мне кажется, с неизжитыми болезнями нашей культуры.

– Согласен, это связано с непереработанными комплексами. Именно об этом пишет Гомбрович: человек, не преодолевший свои комплексы, не может быть ни полноценной личностью, ни тем более принцем, представителем власти. Причем он полагает, что признать свое несовершенство, озвучить проблему даже важнее, чем исправить ее. Скрывая свою настоящую природу, мы принимаем искусственную форму, натягиваем на себя костюмы, мундиры – и перестаем быть собой. Наш художник по костюмам Анна Ныковска предложила концепцию в духе Гомбровича: одежда для нее – своего рода маска, и, как персонажи меняют личины, так и актеры будут менять костюмы. Она представляла человека с несколькими слоями кожи, который сбрасывает их один за другим, как змея.

– Гомбрович, кстати, дает указания, как должны выглядеть костюмы.

– Я никогда не читаю указаний драматургов. Автор, его жизнь, причины, побудившие его написать пьесу, – все это мне интересно, но вот его советам я не верю. Драматурги знают, что поставить на сцене, но не знают как. Они просто в этом не разбираются.